В оглавление «Розы Мiра» Д.Л.Андреева
Το Ροδον του Κοσμου
Главная страница
Фонд
Кратко о религиозной и философской концепции
Основа: Труды Д.Андреева
Биографические материалы
Исследовательские и популярные работы
Вопросы/комментарии
Лента: Политика
Лента: Религия
Лента: Общество
Темы лент
Библиотека
Музыка
Видеоматериалы
Фото-галерея
Живопись
Ссылки

Лента: Общество

  << Пред   След >>

Мифы постиндустриализма и проблемы реиндустриализации России

Якунин В.И., Сулакшин С.С., Багдасарян В.Э., Кара-Мурза С.Г., Деева М.А., Сафонова Ю.А. Постиндустриализм. Опыт критического анализа. Монография — М.: Научный эксперт, 2012. — 288 с.

Научные рецензенты: академик РАН Е.М. Примаков, академик РАН О.Т. Богомолов

В работе критически рассмотрена широко известная теория постиндустриального общества. Возникшая в 1970-х годах ХХ века как футурологическая теория, она перепроверена на основе обширного феноменологического материала прошедшего периода. При использовании совмещенного пространственно-динамического анализа выясняется, что выводы и прогнозы теории постиндустриализма, основанные только на временном анализе, не во всем являются достоверными.


Предисловие. Мифы постиндустриализма и проблемы реиндустриализации России

Российские читатели познакомились с книгой Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество» в русском переводе в 1999 г. С середины 1960-х гг. она была мировым бестселлером. В атмосфере падения Берлинской стены, распада Советского Союза и очевидной победы мира капитализма над миром социализма идеи автора казались не просто научными, а почти пророческими. Д. Белл говорил о постиндустриальном будущем, конструирование которого уже начали американские технократы. Американские астронавты осваивали Луну, число американских лауреатов Нобелевской премии превысило фантастическую цифру — пятьсот. Эти факты упрямо свидетельствовали в пользу истинности теории Белла в главном — наука становится ключевым фактором развития, ведущей производительной силой.

Но тогда же у социологов и экономистов впервые появились некоторые «тупиковые» вопросы. Как далеко пойдут сдвиги в западных экономиках, обозначенные Беллом? Какой будет судьба старого индустриального уклада, обеспечивающего жизнедеятельность человека, какие новые сектора появятся в сфере услуг?

Наконец, как изменится характер американского общества и государства в условиях господства меритократии — «демократии заслуг», которую Белл противопоставлял традиционной американской демократии, ориентированной на «естественную» элиту, прошедшую конкуренцию? Но и тогда ощущение грандиозности экономического и социологического замысла американского ученого не покидало многих: это Маркс XXI века, — считали они.

Но вопросов к Беллу с годами становилось все больше и больше, его книги стали объектом системной научной критики. Послесдователи и непримиримые оппоненты появились и в России, где всегда осторожно относились к работам, претендующим на роль очередного некоммунистического манифеста. А здесь не просто манифест, но и огромный аналитический аппарат, научная прогностика.

Сегодня мы живем в эпоху быстрых перемен. Глобальный мир развивается не по сценариям пророков постиндустриализма. Кто бы мог подумать еще пять лет тому назад, что американская экономика, несмотря на ее очевидные сильные стороны и преимущества, попадет в длительный период нестабильности и турбулентности? Кто сомневался в стабильности еврозоны и единой Европы с ее амбициями расширения на Восток? Глобализм породил антиглобализм, новые идеи — новую несправедливость и исторические ошибки.

Творцы идей не должны и не могут нести ответственность за интерпретации будущих поколений. Известный критик царского режима и непримиримый русофоб Карл Маркс ничего общего не имеет с идеологией и практикой русских марксистов, которые создали целую государственную идеологию гегемонии пролетариата для 1/6 населения Земли. Маркс подобных вещей просто не говорил, это мифотворчество.

Д. Белл был идеологом информационного общества и «властителем дум» технократической элиты. В его научной картине мира, как он считал, не было места политической идеологии.
Но это не значит, что его наследие не могло быть использовано в идеологической или информационной войне. Могло, если препарировать идеи соответствующим образом. И настоящая книга, которая предложена читателю В.И. Якуниным с соавторами, открывает эту не лежащую на поверхности сторону вопроса о современном понимании теории постиндустриализма.

Постиндустриализм 1960-х — это технократический прогноз Д. Белла о перспективах американского общества, в котором он утверждает приоритетное значение науки и научной деятельности, прогнозирует смену индустриального уклада и тренд к расширению сферы услуг. Он провозгласил концепцию новой социальной стратификации и доминирования класса профессионалов — научного, технологического, административного и культурного сословий — над гражданским обществом. Однако в работе В.И. Якунина с коллегами убедительно показано, что события в глобальном мире развиваются не по сценарию Д. Белла.
Даже без сложных математических моделей ясно, что факты мировой экономики и политики не соответствуют прогнозам американского футуролога.

Использование идей постиндустриализма в информационной войне — предмет исследований, размышлений и опровержений данной книги, подготовленной коллективом авторов Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. Книги, на мой взгляд, современной, дискуссионной, формирующей особый исследовательский взгляд не столько на научное наследие Д. Белла, сколько на постиндустриализм как одну из интерпретаций современной эпохи.

Прежде всего отмечу масштабы проведенного исследования: авторы действительно в теме и развивают свой собственный, альтернативный дискурс. Причем потенциал этого дискурса таков, что он наверняка будет востребован при разработке политики модернизации российской экономики. Напомню читателям, что мно-
гие критики Белла не без оснований считают, что главным в наследии ученого является его научная и технологическая прогностика.

В предлагаемой книге уделено немало внимания этому «сухому остатку» наследия американского прогнозиста и технократа.
Авторы затрагивают нечасто акцентируемый вопрос о том, что гуманитарные науки могут использоваться и в военно-политических (информационная война), и в идеологических целях.
Почему это происходит, какие гуманитарные ценности навязываются странам и народам в условиях информационной войны?

Об этой содержательной части проблемы в литературе говорится мало, хотя, с моей точки зрения, конкуренция идеологий здесь первична и не исчерпывается темой постиндустриализма. И читателю полезно узнать, что нового в борьбу идеологий вносит теория Д. Белла. Главное, что вскрывают авторы — это становление мирового механизма паразитирования одной части мира, которая производит преимущественно финансовые услуги (печатает мировую резервную валюту) по отношению к другой, которая трудится, развивает реальный сектор и производит блага. Как убедить эту работящую вторую часть мира, что все идет в рамках прогресса? Ну, конечно, выдать паразитическую структуру одной части мира за всеобщий рецепт. Мол, все там будем. А кто раньше постиндустриализовался, тот более прогрессивен… Так научная футурология превращается в глобальную политическую манипуляцию. Ведет ли это к практическим последствиям? Авторы показывают это на примере современной России, которая, последовав идеям сервисизации, утрачивает реальный сектор и нуждается в итоге в реиндустриализации. Цена заблуждений обретает масштаб общегосударственный.

Поэтому авторы правы: в одном пункте Д. Белл явно не устарел — его постиндустриализм действительно стал частью праволиберальной идеологии, которая правит бал в российской экономике. Его апологеты говорят: на развалинах СССР будем создавать сразу постиндустриальное общество, рынок выполнит эту задачу без участия государства, старый индустриальный уклад изжил себя. Но прыжок из индустриального прошлого в постиндустриальное будущее не состоялся; в результате потери чувства меры и прагматизма после двадцати лет реформ мы создали экономику без индустрии, перешли из второго, вполне конкурентоспособного по международным меркам мира, в третий мир. И только сегодня возникло осознание того, что не пройдя этап реиндустриализации, мы не сможем двигаться дальше. Такова цена мифологических представлений реформаторов.
Тема реиндустриализации — важнейшая в новой экономической политике, которую должна проводить Россия в ближайшие 10–15 лет. Рост реального сектора должен быть естественным, и только на его основе может быть осуществлен переход в новое качество, гарантирующее нам будущее без техногенных катастроф.

Мы можем с уверенностью утверждать, что в результате господства праволиберальной идеологии в наше время финансовая сфера недопустимо далеко оторвалась от производства, от реального сектора экономики. Это противоречие и приводит к мировым кризисам. Оказание различных финансовых услуг превратилось в самостоятельную, громоздкую, неповоротливую, плохо контролируемую и скверно регулируемую сферу деятельности, которая стала приносить обществу больше вреда, чем пользы.
В современном капиталистическом мире фактически сосуществуют две экономики: одна — экономика реального сектора, в ней создаются реальные товары и услуги; вторая — виртуальная и спекулятивная экономика, представляющая собой торговлю биржевыми товарами и различными ценными бумагами. Экономика реального сектора развивается по классическим рыночным законам, ее целью является получение прибыли через снижение затрат и повышение качества товаров. Виртуальная же экономика развивается по законам спекуляции, ее цель — нажива через спекуляции на товарных и фондовых биржах. Называть такое пространственное расслоение фронтальным прогрессом мира по формулам постиндустриализма ошибочно, и это авторы книги показывают очень убедительно. Но зачем тогда тиражируется теория постиндустриализма, явно не оправдавшаяся на практике в течение 50 лет? Ответ очевиден — это выгодно тем, кто манипулируя сознанием масс, элит и научного сообщества получает свои дивиденды.

Виртуальная экономика не может существовать без реального сектора: в сущности, она на нем паразитирует. Современные крупные спекулянты научились получать огромные доходы, искусно управляя подъемами и спадами фондового рынка, используя их в своих интересах. В современном мире только 2–3% денег связаны с сектором материального производства. Остальные десятки триллионов долларов обслуживают сами себя.

Как считает американский экономист Дж. Стиглиц, фондовые рынки являются непредсказуемыми по своей природе. В США, к примеру, реальный сектор экономики, который действительно что-то производит, это только 15–18% экономики. Все остальное — финансовый сектор, услуги и т. п. Нынешняя стадия финансового капитализма — я бы назвал эту стадию «финансововиртуальной» — порождена усилением процессов глобализации, наблюдаемых в последние два десятилетия. Постоянный рост трансграничных финансовых операций, периодическое появление на глобальном финансовом рынке новых финансовых институтов (хеджевых, паевых, пенсионных фондов и др.) привело к тому, что мировое сообщество признало необходимость определенного наднационального регулирования финансовой деятельности, в первую очередь — банковской. Признало, но отнюдь не сразу. Но ведь явления, которые авторы книги открывают как реалии современности, не описываются теорией постиндустриализма, претендующей на объяснение развития мира в целом. Она апологетизирует механизм паразитизма одной отдельно взятой страны, пусть даже и самой мощной в мире.

Мировой финансовый кризис и очевидный крах идеологии правого либерализма заставили вновь вспомнить Кейнса и леволиберальную политику. Чего стоит одна накачка ликвидностью финансовой системы и частичная национализация попавших в сложное положение предприятий и компаний, наблюдаемые практически во всех странах мира. По иронии судьбы, как раз американцы, призывавшие всех к свободному рынку, едва ли не первыми вынужденно фактически прибегли к социалистическим мерам.

Выводы книги обоснованны. Претензии России на глобальную роль в мировой экономике осуществимы лишь при наличии технологически передового машиностроительного ядра, даже если оно будет недостаточно эффективным с точки зрения сравнительных конкурентных преимуществ. Здесь требуются не узко экономические, чисто рыночные критерии, а политикоэкономические императивы. Нас не должны вводить в заблуждение всякого рода ссылки на «постиндустриальные» тенденции.

Доля продукции машиностроения и металлообработки в развитых странах составляет 30–50% объема продукции промышленности, в то время как в России — 19%. Сегодня только 8–10% роста российской экономики достигается за счет роста высокотехнологичных секторов (в высокоразвитых странах — до 60%); доля России в наукоемком экспорте не превышает 0,5%; доля расходов на науку в ВВП (1,5%) несопоставима с теми же показателями для современных высокоразвитых стран Запада, Японии, а в последние годы и Китая.

В ХХ в. Россия невольно помогла Западу стать социальным, и вполне осознанно помогла Китаю стать индустриальным государством. Но сама, увлекшись постиндустриализмом, утрачивает сегодня и социальность, и индустриальность. После начала реформ нам были дарованы три экономических «улыбки Фортуны», три удобных возможности для радикальной модернизации.

Первый шанс дала горбачевская перестройка. Но он не состоялся. Вторая «улыбка» — сверхдоходы последних лет от продажи углеводородов. Однако нежданные колоссальные суммы, буквально упавшие с неба, не вложены в инвестирование и модернизацию основных фондов, они ушли на счета банков и в игры с ценными бумагами вполне по рецептам сервисной экономики. Масштабный мировой кризис — это и испытание, и вместе с тем третья и, возможно, последняя из дарованных нам «улыбок». Дело за политиками.

И в этом смысле основное содержание книги «Постиндустриализм: опыт критического анализа» не только говорит об ограничениях теории постиндустриализма и угрозах информационной войны, она высвечивает наши шансы на лучшее будущее.


Р.С. Гринберг, член-корреспондент РАН, директор Института экономики РАН, профессор Московской школы кономики МГУ им. М.В. Ломоносова
Монография полностью: "Центр проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования "


 Тематики 
  1. Общество и государство   (1436)
  2. Коллективы, сообщества, организации   (160)
  3. Наука   (95)