В оглавление «Розы Мiра» Д.Л.Андреева
Το Ροδον του Κοσμου
Главная страница
Фонд
Кратко о религиозной и философской концепции
Основа: Труды Д.Андреева
Биографические материалы
Исследовательские и популярные работы
Вопросы/комментарии
Лента: Политика
Лента: Религия
Лента: Общество
Темы лент
Библиотека
Музыка
Видеоматериалы
Фото-галерея
Живопись
Ссылки

Лента: Религия

  << Пред   След >>

«В Бога и святых он не верил с детства…»

В российском обществе вновь возникла дискуссия об отношениях Сталина с Русской Православной Церковью, внезапном повороте к Церкви во время Великой Отечественной войны, влиянии на мировоззрение Сталина его учителей в Тифлисской семинарии. Публикуем статью историка Игоря Курляндского «В Бога и святых он не верил с детства…», опубликованную в «Политическом журнале» (4 июня 2007 года).



В биографии Чернышевского пера Каменева (1933 г.) Сталин подчеркнул текст о религиозном воспитании именитого семинариста: «Это была та область формы и степени религиозности, которая нужна была хозяину саратовского протоиерея государству, возведенное в степень непререкаемого свыше данного закона исполнение ряда обрядов, дисциплинирующих сознание и волю масс». Память о дисциплинирующей силе обрядов – важный урок, вынесенный Сталиным из семинарии, так как духовное содержание преподавания прошло мимо него. Seminarium означает «рассадник».

По мнению исследователя Т.Г. Леонтьевой, «российские духовные учреждения в начале ХХ в. теряли свою функцию рассадника веры». Из стен семинарий выходили революционеры разных партий – известные большевики (Микоян, Подвойский), меньшевики, энесы, анархисты, эсеры, либералы… Парадокс – люди, предназначенные служению Церкви, часто становились материалистами и атеистами. Да, влияние пропаганды, соблазны… Но сказывались и недостатки самого духовного образования, казенщина, сращенность с государством. В национальных окраинах – еще и русификаторство, запрет изучать предметы на родном языке. Для многих мотивом поступления в семинарии были вполне земные интересы – например, казенный пансион или возможность поступления в светские вузы. В Гори семья Джугашвили жила напротив собора. Вопрос о «дороге, ведущей к храму» перед мальчиком не стоял. Верующая мать, вопреки воле отца, хотела, чтобы сын стал священником.

Еще в период учебы в духовном училище в Гори Иосиф показывал стремление к знаниям, отличался живостью восприятия и любовью к книгам. В духовном училище он первенствовал, переводясь из года в год первым учеником. В мальчике также пробудились дарования в сфере искусства. Сосо пел в церковном хоре в Гори прекрасным дискантом. Хор этот участвовал и в торжественных молебнах. Мало кто знает об опытах мальчика Сосо на театральной сцене. Васо Хаханашвили вспоминал: «…мы были увлечены театром и принимали участие в спектаклях, которые устраивали любители сцены. Я помню Сосо в роли маленького сапожника в водевиле «Ни туда, ни сюда». Нужно сказать, что в 13–14 лет Сосо прекрасно исполнял эту роль». Иосиф не только сам актерствовал, но активно участвовал в устройстве спектаклей в Цхинвали. Заметим, что позднее мастерство в лицедействе было развито Иосифом до выдающихся высот. В Гори Сосо начал писать и первые стихи, некоторые сочинял экспромтом.

Мемуаристы рисуют Сосо резвым мальчиком и любителем игр. Например, в одной из таких игр его выбирали «царем», и он давал «очень остроумные» задания и распоряжения своим визирям». Иногда «Сосо выстраивал нас в ряд, сам выступал в роли командира, и по его команде мы гордо шагали по площади». Детские игры позволяли мальчику примерять на себя роль абсолютного монарха, безраздельно повелевающего подданными. «Приказы» тов. Сосо не были бессмысленными и необоснованными. Мальчик, выполняющий приказ Сосо, или декламировал стихи, или же исполнял какое-нибудь физкультурное «упражнение». Надо признать, что в этих играх явно проявлялось стремление к лидерству. Известно, что склонность человека к садизму проявляется с ранних лет. Юный Сосо любил издеваться над животными. Так, он любил стрелять из сделанного им самим лука. Вспоминали, что когда вечером стадо возвращалось с прогулки, «Сосо вдруг выскочил и мигом вонзил стрелу в мошку корове. Корова взбесилась… Сосо исчез, а матери за своего сына пришлось слушать немало плохих слов». По другому свидетельству, «лучше всех Сосо умел обращаться с рогаткой… Удивительно точно умел он целиться. Птичкам житья не давал».

Элементы садизма присутствовали и в детских играх. Так, игру с девочками в камушки «играли с условием, что победитель должен нащипать руки побежденной стороне. Если потерпевшая поражение девочка оттягивала руку, чтобы избежать наказания, то Сосо заставлял все снова подставлять руки». Позднее, в семинарии, склонный к садизму Иосиф закономерно увлекся издевательствами над людьми. Так, в одной из записей помощника инспектора семинарии за 1895 г. сказано, что Джугашвили был наказан стоянием в столовой. «…явившись в первый класс первого отделения на сильный крик, я увидел Лакерова, который в сильном раздражении кричал на Иремашвили и Джугашвили. Оказалось, что два последних ученика систематически насмехаются над Лакеровым, всячески дразнят его и издеваются над ним и приводят его в раздражение. Подобные проделки они позволяют себе часто…» По замечанию Иремашвили, близко знавшего юного Иосифа, для него «высшая радость состояла в том, чтобы одержать победу и внушить страх… С юности осуществление мстительных замыслов стало для него целью, которой подчинялись все его усилия». Рано в этом характере формировались властность, лицемерие, твердая воля, садизм, стремление к манипулированию людьми, смесь рационального ума и патологических черт.


К приходу Сосо в Тифлисскую духовную семинарию это учреждение славилось «бунташными» традициями. Среди учащихся уже были свои революционеры. В семинарию стекались дети бедных родителей с разных уголков Грузии, а это легко объясняет их легкий уход в революцию. Но ошибка – представлять семинаристов монолитной средой вольнодумцев. Были среди них и решившие посвятить себя духовному служению. Иосиф презрительно называл их «замученными Христом». Был ли Иосиф к моменту поступления в семинарию верующим? Как и когда начался его путь от Бога? Обратим внимание на сочиненное в Гори четверостишие юного Сталина «Коле Кавсадзе», в котором прозвучал уникальный для Иосифа мотив церковного заступничества.

«Гардживари» – церковь вблизи Гори. Публикатор стиха делает трусливую оговорку, чтобы избежать обвинений в намеке на «церковность» опытов мальчика Сосо: «Надо полагать, что товарищ Сталин «Гардживари» писал во избежание всяких неприятностей, ибо он в Бога и чудодейственную силу святых с детских лет не верил». Но вот отсчет начала сталинского неверия остается открытым. А что если эти стихи были тогда еще искренними? Другое объяснение «антирелигиозного» обращения будущего Сталина дает еще один однокашник. «Первые годы учебы в училище он был очень верующим, аккуратно посещал все богослужения…. Но вот в третьем или четвертом классе… он неожиданно поразил меня чисто атеистическим заявлением: «А знаешь, Гриша, Он не несправедлив, его просто нет. Нас обманывают». В другой редакции: «разговоры о Боге – пустая болтовня». Бывает, подобным «духовным поворотам» способствуют и травмы, полученные в детстве. Так, сильное впечатление на Сосо произвело публичное повешение трех разбойников в 1892 г. Один мальчик спросил, будут ли после смерти их жарить на медленном огне. Иосиф ответил: «Они уже понесли наказание, и будет несправедливо со стороны Бога наказывать их опять». Другие относят разрыв Сталина с Богом именно на «семинарский период». Видимо, атеизм рос в душе Иосифа постепенно еще в годы начального учения, а в семинарии он укрепился, приобрел законченные формы. При встрече с Елисабедашвили в 1898 г. Иосиф – уже зрелый проповедник атеизма, обращающий других. Для юного Георгия эта встреча стала моментом, предопределившим судьбу.

«Я слушал Сосо, и в моих взглядах все старое рухнуло. Изменились даже горы, которые я считал творением Бога, изменились вещи, и люди стали другими, я несся в далекое, неизвестное мне будущее». В победных тонах описывает Георгий свой «подвиг» на новом поприще, встретивший горячее одобрение юного Сталина. «Мы оба вошли в старую церковь и все хорошо осмотрели. Товарищ Сосо, увидев на стенке какую-то икону, видимо, кем-то повешенную, сказал: «Ого, смотри, и эта кляча (говорил о церкви и иконе) здесь. … Что сделать, Георгий?» Я сразу на трапезу, сорвал со стены икону, растоптал ногами и обрызгал «водой». Сосо спрашивает: «Слушай, не боишься Бога, что это с тобой?» Я засмеялся, а он похлопал (по плечу) и сказал: «Ты прав». Сцена в древней церкви разыгралась инфернальная – совершающий акт жуткого кощунства мочащийся на икону семинарист, сын священника Георгий и смеющийся провокатор Сосо – будущий Сталин, который после насмехался над ним. «Когда меня срезали на экзамене, Сосо подшучивал: «Не эта ли икона помешала тебе?» Наклонность к надругательству над святым была и для Сталина с юных лет способом растления его души, «первыми шагами» в его культурной и моральной деградации как личности. Так что, если вера у горийского школьника была, то оказалась не прочной. Данное верующей матерью религиозное воспитание было поверхностным, сказывалось больше влияние улицы, чем семьи.

Решающим в духовном становлении Иосифа было книжное самообразование. К чтению Сосо пристрастился еще в Гори, тогда им был прочитан роман А. Казбеги «Отцеубийца», давший ему вдохновляющий пример жизни романтического разбойника Кобы. Коба воплощал собой идею насилия и руководствовался мотивом мести. Художественные образы увлекали и потакали страстям, разжигали эгоизм, тщеславие, гордость. Семинарский круг чтения Сталина восстановить по мемуарам сравнительно легко и одновременно трудно. Можно определить, что он был обширен и касался разных областей знаний. Будущий вождь был талантливым самоучкой и книгочеем, что роднило его с целым рядом российских революционеров, тоже «не доучившихся». Но какие именно книги оказали большее влияние на него? Среди авторов семинарского чтения находим русских классиков – Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гоголя, Достоевского, Некрасова, Чехова, Щедрина, Тургенева, Гончарова, Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева; европейских классиков – Шекспира, Шиллера, Байрона, Гюго, Гете, Гейне, Гомера, Данте, Мильтона, Диккенса, Теккерея… Из общественной и научной литературы – Маркса, Энгельса, Каутского, Фейербаха, Плеханова, Либкнехта, Бебеля, Герцена, Аристотеля, Монтескье, Дарвина, Туган-Барановского, Летурно, Тимирязева, Мечникова, Спинозу, Канта, Милля, Гегеля, Рибо, политэкономистов Адама Смита, Риккардо, Милля, Спенсера, Леббси, Гибсона, Мальтуса, историков Боккля, Гизо, Шлоссера, Маколея, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского. Можно заметить отсутствие в этом списке авторов Серебряного века. Круг подпольного чтения имел явную атеистическую направленность. Книгами воспитывались, книги помогали усваивать атеизм. И юный Сосо тонко использовал книгу с целью пропаганды атеизма среди других учащихся семинарии, умело оперируя доводами науки. «Мы, равно мыслящая молодежь, ставили себе целью изжить у семинаристов веру в Бога, Церковь и вооружить их научным знанием»… «то, что учили в семинарии, о Боге, душе, человеке, необходимо было преодолеть и отвергнуть». И произведения русских классиков Иосиф использовал для целей пропаганды, как, например, «Отцы и дети» Тургенева. Он восторженно принял критику Л.Н. Толстым «Догматического богословия» митрополита Макария, носившую предельно антицерковный характер. Толкуя эту книгу, Иосиф говорил первокурсникам: «Какой там Бог, все это выдумано попами для того, чтобы держать народ в покорности»… Тот, кто его слушал, вспоминал: «Глубокая, убежденная антирелигиозная пропаганда тов. Сосо поразила меня». Любопытен и способ чтения запрещенных книг семинаристами. Листы запрещенной книжки часто закладывались между страницами церковных книг. Так обманывались надзирающие монахи. «Тайно, на занятиях, на молитве и во время богослужения мы читали «свои» книги. Библия лежала открытой на столе, а на коленях мы держали Дарвина, Маркса, Плеханова и Ленина». Так юный семинарист практически проходил школу двуличия и обмана. Если Сосо с запрещенными книгами попадался, то отделывался предупреждениями или карцером, который не следует отождествлять с тюремным. Впоследствии сталинский режим унаследует у царизма эту ненависть к вольному печатному слову и взрастит ее до фантастических размеров. Сталинская цензура по своей свирепости многократно превзошла все «чугунные уставы» царизма, а попытки чересчур любознательных советских граждан обойти сталинские препоны и запреты карались уже не символическими «карцерами», а многолетними тюрьмами, ссылками и лагерями, а то и расстрелом. Сталин в годы духовной учебы юности глубоко понял мощь печатного слова и, когда сам стал своего рода «царем», серьезно развил опыт своих семинарских преследователей.

В семинарии действовали нелегальные кружки учащихся. Упоминают о борьбе Сталина с умеренным параллельным кружком Сеида Девдориани. Но мало что известно и о деятельности кружка Сталина, и какую роль в действительности он там играл. Думается, революционное «лидерство» Иосифа в семинарии выдумано мемуаристами, экстраполировавшими «культ личности» на прошлое. Эдвард Радзинский, пассивно следуя за ними, изображает юного Сосо демоническим мальчиком под мотив известного фильма ужасов «Омен». Но вот товарищи писали о нем: «Тихий, предупредительный, стыдливый, застенчивый»… Конфликт между Сталиным и Девдориани произошел в третьем классе семинарии: в 1897 г. Иосиф отверг программу кружка, выработанную Девдориани, назвав ее «либеральной». Разногласия между семинаристами выражались остро: Сеид ругал Сосо публично и «противным», и «отвратительным». Пройдет много лет, и 21 октября 1937-го г. Сталин подпишет расстрельный список на Сеида Девдориани. В числе подлежащих суду Военной коллегии по Грузинской ССР имя Сеида значится 95-м среди других осужденных в тот день Сталиным на смерть по «грузинскому» списку в 330 человек. Известно, что Сталин внимательно читал все эти списки и, безусловно, понимал, что хладнокровно уничтожает старого товарища, вместе с которым 40 лет назад начинал свой революционный путь в семинарии, который когда-то первым ушел к нему в «оппозицию». 22 ноября 1937 г. на уничтожение Сталиным был обречен и другой его старший семинарский товарищ – Самсон Торошелидзе.

Мемуаристы охотно поносят семинарские порядки, видимо, преувеличивая их негативные стороны. Давая интервью писателю Эмилю Людвигу и сам Сталин в свойственной ему фиглярской манере порицал «отцов» семинарии за «невыносимый» инквизиторской режим, якобы лишавший его, молодого человека, столь нужной для духовного развития свободы. Прошел небольшой исторический период – и тот же «невыносимый инквизиторский режим» был установлен бывшим семинаристом для всей страны… Воспитанники жили скученно, распорядок их дня был строго регламентирован – молитвы, богослужения, подготовка к занятиям, занятия, еда, сон. «Жизнь в семинарии протекала однообразно и монотонно, – вспоминал Д. Гогохия. – Мы чувствовали себя, как в каменном мешке». Строгость семинарского режима выражалась в ряде запретов: посещения театров, библиотек, чтения вольных книг, газет, журналов. Однако воспитанники легко находили возможность бывать в городе и в неурочные часы и в полной мере подвергаться влиянию светской культуры. Они посещали театры, концерты, гуляния, женщин, городские и общественные библиотеки. Так, систематическим отлучкам учеников помогал семинарский дворник, который за небольшую мзду впускал или выпускал семинаристов по вечерам – кого в театр, кого на вечеринку, кого на сходку. Пользовался услугами этого дворника и Джугашвили. Так что, если и можно назвать семинарию «тюрьмой», то довольно либеральной, со множеством «дыр», с весьма широкими выходами на «волю». Время от времени и Иосифа подвергали обыскам, которые мало что давали, но толки о якобы его «систематическом преследовании» в семинарии далеки от реальности.

Невыносимой для неверующих семинаристов была сама религиозная дисциплина. Г. Паркадзе с раздражением писал об изводивших их «бесконечных молитвах» в церкви. «Каждый залезал в душу молодого ученика. …Он должен был верить всякой глупости и сказке. Бог, Церковь, душа, рай и ад – вот чему посвящались все занятия в классе». Богослужения в церкви, проповеди священников совершенно проходили мимо ушей семинариста Джугашвили, не искавшего истины в Писании. Для не веровавших воспитанников такие церковные службы превращались в бессмысленный ритуал, становились ежедневным и надоедливым кошмаром. Иосиф, бывало, и здесь кощунствовал. «Утомившись… опускался Сосо под видом молитвы на колени, чтобы меж тесными рядами учеников укрыться от наблюдений помощников инспекторов, и в таком положении шутками и комическими выходками развлекал стоявших около него товарищей». Кощунственные выходки семинаристов фиксировались и в журналах по поведению. Так, некий Чехчаев вдруг принялся дико подвывать хору во время молитвы Аллилуйя и рассмешил учеников. «Особенно сильно хохотал Джугашвили». В Великий пост семинаристы говели, а также исповедовались и причащались два раза в год. Иосиф по обязанности участвовал в этих церковных таинствах. Так что были основания считать его тогда формально воцерковленным человеком. Но вот пост он обходил, и довольно «остроумно». По свидетельству М. Семенова, семинаристы как-то с радостью оскоромились и наелись в Страстную пятницу. Автор характеризует этот поступок как «демонстрацию светлых радостных чувств людей, преступивших преграду, дотоле непреодолимую, с затаенном чувством освобождения от гнета предрассудков». «Возвратились заговорщики в пансион и на завтра, как ни в чем не бывало, благочинно причастились».

Многие мемуары сквозят ненавистью к монахам – руководителям семинарии. Их порицали за русофильство, ханжество, надзор за личной жизнью семинаристов. Но, как правило, с «фанатизмом» семинаристы отождествляли обычную для монахов набожность. Все учителя семинарии имели академическое образование, обращались к ученикам вежливо и не подвергали их бессмысленным преследованиям. Так, ректор семинарии Геромоген стал впоследствии видным епископом и был уничтожен в годы красного террора. Один из наиболее ненавистных «преследователей» юного Сосо иеромонах Димитрий (князь Давид Абашидзе) затем также стал известным иерархом и подвижником, неоднократно подвергался репрессиям. Мемуаристы по традиции не жалели и для него черных красок. Якобы это был «человек выродившийся, фанатичный, настоящий царский раб». Если отбросить эмоциональные оценки мемуаристов («ослепленный фанатик», «обрусевший дегенерат»), то можно понять, что Димитрия отличало ревностное отношение к выполнению обязанностей инспектора, что обусловило к нему ненависть неверующих учеников. Характерна такая картина – Абашидзе ворвался в класс «как сумасшедший». «Безобразие… Пост… Они должны быть в церкви и смиренно молиться, а торчат здесь и бесстыдно скулят», – восклицал он, обегая вокруг парт»: Отец Димитрий занимался поиском нелегальной литературы. «Он привык заглядывать внутрь парт, обыскивать ящики, шкафы, подвалы»… «он рыскал повсюду, внезапно подлетал к ученикам и вырывал у них из рук книги». Известен и конфликт Иосифа с о. Димитрием. Как-то он заметил, что Джугашвили смотрит как бы сквозь него. «Как, ты меня не видишь?» Сосо с насмешкой протер глаза, посмотрел на него и ответил: «Как же, вижу какое-то черное пятно». Отметим, однако же, что для таких хамских ответов семинариста требовалось не только неуважение к «инквизитору»-монаху, но и глубокое презрение к людям. Любопытная деталь – во время панихиды в семинарской церкви по Александру III в 1894 г. семинарист Воронин горько заплакал, что не осталось без внимания Сосо. «Характерно полуприщурив глаза, с полупрезрительной не то усмешкой, не то улыбкой: «Эх ты, бестолковый! – сказал он. – Что горюешь? Царя жаль? Таких людей нечего жалеть, умер один – будет другой». Представление, что есть люди, которых «нечего жалеть», утвердилось у Сталина с юности.

Инспектора Димитрия подводила излишняя эмоциональность, склонность к демонизации происходящего. Показательна ехидная шутка Иосифа над Абашидзе в ходе экскурсии воспитанников семинарии в Шио-Гвимевский монастырь. При наступлении темноты учащиеся оставили монастырь и разбрелись по склонам горы. «Тщетны были усилия Димитрия Абашидзе, его крики, угрозы, просьбы зайти в монастырь, чтобы не радовать дьявола и чертей. «Не в тифлисских театрах, отец Димитрий, водятся черти, а вот здесь (в святом месте. – И.К.), смотрите, они кишмя кишат», – крикнул ему в ответ, искусно изменив свой голос, товарищ Сосо». Мемуарист поясняет далее смысл богохульной издевки: «Не знаю, как, но всем нам стало известно, что раз, проходя мимо оперного театра, Димитрий Абашидзе с обычной для него брезгливой миной сказал ученикам, что в оперном театре живут и играют черти». Абашидзе, видимо, вполне «раскусил» в семинаристе Сталине оборотня и поэтому старался строже наблюдать за ним в последний год его учения в семинарии, понимая, что он оказывает вредное влияние на других учащихся. Думается, можно поверить таким словам Талаквадзе: «Не раз Димитрий говорил … что мне недостойно быть таким же «неверующим», как Сосо Джугашвили, указывал, что, по его глубокому убеждению, мы никогда не будем истинными служителями Бога». Сосо не «оставался в долгу» и охотно отзывался об инспекторе дурно, побуждая других учеников к враждебному к нему отношению. Низкая душа Сталина проявилась в мелочной мстительности к Абашидзе уже после исключения из семинарии. В 1900 г. о. Димитрий был назначен ректором Андорской семинарии и должен был быть возведен в сан архимандрита. Тогда ученики из числа «богобоязненных», которых товарищи окрестили «изменниками» и «лицемерами», решили поднести ему на прощание подарок – служебник с бархатной обложкой и евангельской надписью золотыми буквами: «Не любил словом, иже языком, но делом и истиною» (Иоанн, 3, 18). Воспитанники вынашивали план сорвать это мероприятие – либо захватить подарок, либо залить служебник чернилами. Иосиф, хоть уже и отчисленный, проявил интерес к готовящейся провокации и спросил, что семинаристы предпримут. Кто-то предложил не приветствовать Димитрия и не припадать к его руке. Однако Сосо такая «демонстрация» показалась робкой: «Если вы будете присутствовать, вы будете невольными соучастниками этого акта чествования Димитрия. Поэтому, когда Димитрию поднесут подарок и начнут говорить речи и превозносить его, вы должны демонстративно оставить церковь». Служебник мстительные семинаристы все-таки украли. Ученик Илья Шубладзе спрятал книгу в надежном месте, и только в 1933 г. отнес в музей.

Занятия велись как в форме лекций, так и прений. В первых трех классах в основном изучались светские предметы: литература, гражданская история, алгебра, геометрия и логика, из духовных – Священное Писание, библейская история, церковнославянское пение. В четвертом классе светские предметы были дополнены физикой и психологией, а духовные – основами богословия, гомилетикой, литургикой, грузинской церковной историей. В пятом и шестом классах преимущественное внимание уделялось богословским предметам… С церковно-образовательной точки зрения, программа семинарии была ориентирована на серьезную подготовку квалифицированного священнослужителя. Однако методы изучения (зубрежка, русификаторство) оставляли желать лучшего. Но дело было не только в них, но и в отсутствии влечения многих учеников к духовной учебе. Ученикам осваивать приходилось такие науки, к которым нужна особая предрасположенность. А тех, кто особо усерден в учении, в большинстве случаев ждала «карьера» бедного сельского батюшки, в духовные академии направлялись немногие. Понятно, что подобные перспективы не могли казаться привлекательными для честолюбивых молодых людей.

Был ли интерес у Сосо к семинарским занятиям? Преподаватель истории Махатадзе писал, что программа для семинаристов по этому предмету отличалась основательностью, отмечая, что Иосиф любил историю. «Он обладал необыкновенной памятью и большим умом. Он даже ничего не записывал на лекциях, а все запоминал»… «Он умел оценивать исторические факты и события, стоя у стенной карты в классе и показывая на ней упомянутые исторические места… Другие семинарские науки, насколько мне известно, мало удовлетворяли его пытливый ум, кроме математики и литературы». Иосиф не скрывал своего издевательского отношения к преподаваемым в семинарии церковным сюжетам. Например, «просил преподавателя объяснить, каким образом Ной умудрился разместить в таком сравнительно небольшом судне, как ковчег, всех зверей, животных, птиц и гадов». Некоторые из таких классных шуток Сталина носили кощунственный характер. Однажды преподаватель спросил ученика, как надо понимать выражение Библии: «и обонял Бог благоухание жертвы Ноевой». Джугашвили как бы про себя, но достаточно громко произнес: «Значит, запахло шашлыком», – и весь класс разразился хохотом».

Учеба Джугашвили в семинарии неуклонно шла по нисходящей линии. Отличник в духовном училище, он не смог поддержать ту же высокую планку в семинарии. Первый класс (1894–1895) Иосиф окончил твердым «хорошистом», имея тройку лишь по гражданской истории. Годовые оценки за второй класс (1895–1896) показали лишь только одну пятерку – по церковнославянскому пению и четверки по остальным предметам. Но уже провальным для Сосо оказался третий класс семинарии (1896–1897): средний балл – 3,5, ни одной пятерки, по церковной истории и Св. Писанию тройки, переход с пятого места в списке успевающих на 16-е (из 24). Четвертый класс (1897–1898) оказался для Иосифа еще более трудным, чем предыдущий, – тройки почти по всем предметам и, как результат, двадцатое место в списке успевающих (из 23). Как известно, весной 1899 г. экзамены Иосиф не сдавал, но ему выдали впоследствии аттестат с «троечными» результатами и за этот год. С третьего класса падает и дисциплина Сосо. В кондуитном журнале семинарии учащаются записи о его грубости и наказаниях.

Что же случилось с успехами когда-то способного ученика? Ответ очевиден – он потерял интерес и к церковным предметам, и к духовному образованию вообще. Его поглощали другие занятия, не оставлявшие на учебу времени. «Все более и более теми и другими предметами манкировал Джугашвили, уроками и богослужениями, все чаще и чаще всеми способами ухищрялся он ускользнуть на вечера из семинарии»… «В третий год с ним произошла какая-то перемена, после чего он абсолютно бросил подготовку уроков… он не читал Закон Божий и разные духовные произведения, а, наоборот, противоположные к ним и т.д.». Мемуарист справедливо считал, что Сталин в старших классах семинарии сознательно отказался от духовной карьеры – при своих способностях он имел весомые шансы поступить в академию. М. Кольцов сказал лучше: «Он, как волчонок, смотрел в лес».

Духовная школа объективно стала для Сталина школой безбожия. Не подходил трудный путь духовного служения для талантливого, но честолюбивого и бесчестного юноши, одержимого волей к власти. Революционная карьера в чреватом бурными потрясениями российском обществе казалась более предпочтительной и в итоге принесла нашему «герою» оглушительный успех.

Политический журнал, 2007 год

Игорь Курляндский
Источник: "Православие и Мир "


 Тематики 
  1. Религия и государство   (560)